Под защитой Монсеррата

Каталанский язык - странный, на первый взгляд, гибрид испанского и французского - имеет вполне самостоятельные лингвистические корни. Многие специалисты относят его к группе галло-романских языков, среди которых наиболее близким "родственником" является провансальский, ныне практически утративший своих носителей. На каталанском говорит сегодня восемь миллионов человек - в том числе многие жители Валенсии, Балеарских островов, крохотного государства Андорра, а также Руссильона - каталонского анклава на территории Франции.

Вблизи средневековых стен Морельи - очаровательного валенсийского городка, что в 15 километрах от административной границы с Каталонией, - можно обнаружить испано-язычные дорожные таблички, грубо выправленные ярко-красной эмалью на каталанский лад. Это не национализм, это всплеск исторической памяти. Ареал современного распространения каталанского языка - словно проступившие сквозь века контуры каталонской "империи", которая, если и существовала не только в воображении каталонских историков, то не под своим именем - а под именем Арагона.

С пришествием на испанский престол Бурбонов началась целенаправленная борьба с каталонской самостоятельностью. Во имя "общей гармонии и единства нации" было запрещено использование каталанского практически во всех сферах общественной жизни. Только кастильский! В школах, в театрах и даже в бухгалтерских книгах! Так что нелюбовь каудильо к каталонцам особой оригинальностью не отличалась. А вот последний из Бурбонов - король Хуан Карлос I - изменил семейной "традиции". И Каталония никогда этого не забудет.

На поклон к Смуглянке

Монсеррат - одно из самых распространенных женских имен в Каталонии. И то, что оно дословно означает "распиленная гора", ничуть не смущает родителей, окрестивших так свою дочь. Дело в том, что вот уже почти тысячу лет Монсеррат - небольшой горный кряж в 30 километрах от Барселоны - является для каталонцев синонимом небесного заступничества и покровительства. Там, на высоте почти в тысячу метров, внутри монастыря, основанного в XI веке, хранится небольшая по размерам, вырезанная из дерева фигура темноликой Пресвятой Девы - Черная Мадонна.

Чудотворная скульптура, которой, если верить преданию, касался резец самого апостола Луки, прошла через все испытания, выпавшие на долю Каталонии. В самые злые времена, в периоды гонений, когда Монсеррат подвергался опустошению, монахи-бенедиктинцы прятали Черную Мадонну в горных тайниках. Слава о Деве Марии из Монсеррата пересекла океан вместе с монахом Бернатом Бойтом, сопровождавшим Колумба. Каждый из каталонцев считает своим долгом хотя бы раз в году подняться на Монсеррат и поклониться Черной Мадонне, или, как ее называют в народе, Моренетте - то есть Смуглянке. "Тот не будет счастлив в браке, кто не приведет свою невесту в Монсеррат", - говорят в Каталонии.

Горы, подобные Монсеррату, в России называют Столбами: Красноярские Столбы, Ленские Столбы... В Монсеррате есть и своя скала-Монах, и своя Свеча, и свой Палец. Есть и скала, удивительно напоминающая лик самой Мадонны... Ежедневно десятки туристских автобусов втягиваются по узкому серпантину на "плечо" Монсеррата, к стенам монастыря Святой Марии. Никто не знает заранее, как встретит гора: сплошной ли стеной ливня или ослепительным солнцем, - погода здесь изменчива, как женский характер. На площадке перед входом в храм всегда многолюдно. Туристы, для которых Монсеррат, как правило, - лишь экскурсионный эпизод, стремятся сразу проникнуть к Мадонне, но во время мессы доступ к ней закрыт. Специальные воротца в боковой галерее отворяются строго в отведенные часы, и тот, кто дождется своей очереди, сможет предстать перед темными ликами Мадонны и Младенца, чтобы поделиться с ними отчаяньем или надеждой, обратиться с мольбой или просто взглянуть на ту, что больше восьми веков спасала и хранила Каталонию.

Выше монастыря есть только два пути. Один - узкая, "муравьиная", тропа, ведущая к старому отшельническому скиту на самую вершину Монсеррата, - туда, где высятся сплотившиеся вокруг монашеской обители каменные великаны. Другой путь ведет к кресту. Он воздвигнут в километре от монастыря, на краю скалистого уступа, за которым обрыв в несколько сот метров. Дорога к кресту хорошо заасфальтирована: говорят, ею прошло немало самоубийц. Она начинается от памятника виолончелисту Пабло Казальсу - одному из величайших сынов Каталонии, чья музыка, если бы она зазвучала в Монсеррате, могла бы соперничать с "эоловой арфой" свободного горного ветра. Дорога идет по крутому склону, то и дело ныряя под "кровлю" уцелевшего леса. На полпути ее перегораживают незапертые ворота. На чугунной ограде - латынь: "Святой архангел Михаил, защити нас в сражениях!" И над воротами сам архангел, каменный и невозмутимый, с простертой оберегающей рукой, от которой, увы, осталось только плечо...

Чем ближе к кресту, тем сильнее ветер, и тому, кто решил свести счеты с жизнью, трудно будет передумать: ветер - в спину, торопит, давит, толкает к пропасти...

Где-то на одной из боковых вершин Монсеррата есть арка естественного происхождения - громадный сквозной пролом в скале. В конце XIX века нашелся один каталонец, которому захотелось установить в этой арке колокол, но грандиозный проект не встретил поддержки. "Арка" Монсеррата осталась пустой, а тот каталонец - кстати, его звали Антонио Гауди - прославил Господа иначе.

Данте архитектуры

Лет, может, через пятьдесят, когда сломают окрестные дома, давая простор взгляду, и собор будет, наконец, таким, каким задумал его в прошлом столетии Антонио Гауди, когда все 18 башен собора Святого Семейства - и стасемидесятиметровый "Христос", и "Дева Мария", и "евангелисты", и "апостолы" - поднимутся над Барселоной, - тогда, наверное, и станет зримой тень, как бы встающая позади собора, - тень Монсеррата.

Собор Саграда Фамилиа вырастает из-под земли с каким-то геологическим упрямством, свойственным лишь горным породам. Он вызывающе инороден и архитектурному стилю города, и эпохе - даже нынешней. Одни его проклинали, другие превозносили - и в результате, даже недостроенный, он стал символом Барселоны и останется им надолго, если не навсегда. Правомерность этого очевидна, когда оказываешься рядом: сразу ясно, что собор - творение гения. Но столь же зримо в нем и вмешательство иных, высших сил. "Дух дышит, где хочет", - это объединяет горные пики Монсеррата с колокольнями Саграда Фамилиа.

По замыслу собор должен стать архитектурным воплощением Нового Завета. Он строится с 1883 года, но причина "долгостроя" отнюдь не в грандиозности проекта. Саграда Фамилиа возводится исключительно на частные пожертвования и на скромные доходы находящегося в нем музея. Строительство движется вперед черепашьим шагом, и уже пятое поколение барселонцев наблюдает несуетное рождение архитектурного шедевра.

Гауди руководил строительством первые 43 года - покуда был жив. Со свойственной ему скрупулезностью он вычертил и смакетировал все детали, но поднять успел только фасад Рождества...

В те годы он жил прямо в соборе, на стройплощадке, в тесной, заваленной чертежами каморке. Оплаты своей работы не требовал, все добытые средства вкладывал в строительство и черпал жизненную энергию, казалось, из самого собора, который, существовал тогда только в его воображении.

Дон Антонио жил более чем скромно: питался в основном салатом, дешевыми фруктами, смешивая их с молоком. Носил, хотя и не без щегольства, всегда один и тот же костюм, пока тот не стал настолько стар, что прохожие на улицах стали принимать Гауди за нищего и подавать ему милостыню. Тогда друзья тайно изъяли эти обноски и, сняв с них мерку, купили на базаре для Дона Антонио новый костюм.

Гауди жил анахоретом, отчетливо представляя, вероятно, какой пыткой была бы совместная жизнь с ним для любой женщины. "Чтобы избежать разочарований, не надо поддаваться иллюзиям>, - оправдывался он, утверждая при этом, что каждый человек должен иметь Родину, а семья - свой дом. "Снимать дом - все равно что иммигрировать", - убеждал других Гауди, не имевший ни семьи, ни угла и всю свою жизнь строивший дома для других. Впрочем, Родина у него была - Каталония. Лишь один раз за все 74 года жизни он оставил ее "совершив в 1887 году короткую поездку в Марокко и Андалусию" и даже собственную персональную выставку в Париже, в 1910 году, не удостоил своим присутствием.

Ему повезло: здесь, на земле он нашел своего ангела-хранителя. Это был Дон Эусебио Гуэль - человек с тонкой душой и тугим кошельком. Он боготворил Гауди, снабжал заказами, финансировал многие его проекты, казавшиеся окружающим безумными. Расходы на архитектурные чудачества Гауди приводили управляющего Гуэля в ужас. "Я наполняю карманы Дона Эусебио, - сокрушался он, - а Гауди их опустошает!"

У Гауди были разные глаза: один - близорукий, другой - дальнозоркий, но он не любил очки и говорил: "Греки очков не носили..."

Его архитектура была столь же далека от общепринятой, как геометрия Лобачевского от классической, Евклидовой геометрии. Казалось, Гауди объявил войну прямой линии и навсегда переселился в мир кривых поверхностей. Образцом совершенства он считал куриное яйцо, и в знак уверенности в его феноменальной природной прочности одно время носил сырые яйца, которые брал с собой для завтрака, прямо в карманах брюк. Однажды, выходя из церкви, он попал в объятия своего друга - барселонского мэра. Возможно, все бы обошлось, но кто-то в этот момент толкнул Гауди в спину. Прочность куриных яиц оказалась не столь беспредельной:

В 1924 году его, семидесятидвухлетнего старика, арестовали за то, что он не пожелал объясниться с полицией по-кастильски. Он просидел несколько суток в камере, демонстративно отвечая на все вопросы полицейских только по-каталански. Когда, в конце концов, его отпустили, он сказал друзьям: "Я бы чувствовал себя трусом, если бы в тот момент предал язык моей матери".

Через два года после этой истории его сбил трамвай. Очевидно, Гауди пребывал в привычной для него отрешенности, переходя пути. Неузнанного, в бессознательном состоянии, в ветхой, по обыкновению, одежде, его доставили в больницу Святого Креста - специальный приют для бедных. Удивительно, но именно в этой больнице он и хотел умереть.

Его похоронили там, где он жил и работал, - в крипте недостроенного собора.

Монетки на Рамбла

Чем старше колокол, тем глубже его звук. Меняется структура бронзы и, следовательно, перед тем как треснуть, колокол звучит лучше всего. Так считал Антонио Гауди и ходил слушать колокола на закате: умирающий день и старая бронза...

В готическом квартале Барселоны сумерки сгущаются рано. Здесь, как в горах: на вершинах еще сверкает солнце, а внизу, в ущельях, уже воцаряется полумрак. По дну узких улочек струится темнота, сгущаясь у стен кафедрального собора. Его зазубренный шпиль-клинок, багровый в закатных лучах, словно мачта тонущего корабля, погружается в ночь последним. Скоро зажгутся витрины магазинов, засияют фонари, и все преобразится. Но пока еще колокола звучат по-особому и город неотделим от природы, ловишь себя на мысли: рядом с горами должна быть река. И она есть - это, как в Таррагоне, конечно, Рамбла. Река - бульвар.

Каждый приезжий обязательно попадает на барселонский Рамбла, но и на местных жителей бульвар действует с особой притягательной силой: старики приходят днем - посидеть на лавочке с тенистой стороны, молодежь устремляется сюда вечером. Барселонский Рамбла - это горный поток, течение которого всегда встречное. Но в каком бы направлении он вас ни увлек, обязательно выносит к свету: либо к морю, на Плаца де Порталь де ла Пау, где возвышается памятник "каталонцу" Колумбу, либо на площадь Каталонии, где в 1936 году барселонцы дали бой фалангистам, а сегодня хозяйничает самая большая в городе стая голубей.

На закате течение Рамбла особенно сильное. Гиды советуют туристам не вешать фотоаппараты на шею, а туристкам - покрепче держать свои сумочки. Но вряд ли стоит преувеличивать опасность водоворотов: в их центре - завсегдатаи Рамбла.

"Человек-статуя", весь словно амальгам-мированный серебром; танцовщица фламенко, яркая, праздничная, хотя и уже забывшая, наверное, что такое ангажемент; бродячий дрессировщик не от мира сего, с маленьким цирком на колесах. Они не просят подаяния (ведь они - каталонцы!), они работают, занимая то место, которое им отвел Рамбла. Одна брошенная монетка - и человек-статуя шевельнется "оказывается, он все замечает!", танцовщица одарит вас улыбкой, исполнив благодарственное па. Только дрессировщик слишком уж занят своим зверинцем: утка, собачка, нечто пушистое на поводке и кто-то скребущийся в глубине зарешеченной повозки. Когда начнется спектакль? Не знают ни зрители, ни дрессировщик-Песеты кидают и в любимый всеми фонтан "Лас Каналетас", вода которого, говорят, навсегда привораживает к Барселоне. На старых монетках, которые еще в ходу, виден строгий профиль каудильо. Он обращен на Восток - в сторону Каталонии. На новых монетках другой профиль - профиль короля. Он смотрит на Запад.

Источник – http://www.vokrugsveta.ru/country/?item_id=946&vs=1